2009, 30 августа (часть 1)

Иван Толстой: Лунный свет, полуразрушенный замок, странные и резкие звуки, загадочный хозяин. У него орлиный профиль, особенный вырез ноздрей, бледные, крайне острые уши, и — что мне больше всего нравится — ладони, поросшие волосами. Это портрет нашего сегодняшнего героя — вампира графа Дракулы.

Диктор: «Россиянам приходится наверстывать упущенное, впервые открывая для себя то, что в других странах давно считается классикой: и самого Брэма Стокера, и экранизации романов Стокера 1920—30-х годов, и многочисленные книжные-киношные-мультяшные-театральные-игровые интерпретации великого загробного образа. Сегодня в библиотеке всемирной литературы о Дракуле — сотни томов, а в ее российском шкафу — всего лишь несколько книжек; во всемирной видеотеке о вампирах — едва ли не тысяча фильмов, а Россия на международной вампирской кинокарте появилась только после успеха „Ночного дозора“. Пока что не в России, а за ее границами феномен вампиризма во всех возможных проявлениях изучают серьезные ученые десятков специальностей».

Иван Толстой: Позвольте представить моих собеседников. Пугать радиослушателей я пригласил сегодня Андрея Шарого и Владимира Ведрашко, совершенно мирных с виду людей, которые, тем не менее, написали и только что выпустили в московском издательстве НЛО книгу «Знак D: Дракула в книгах и на экране». Цитату из нее мы только что слышали. Какая у графа Дракулы репутация, мы и сами догадываемся, а вот как складывался миф о нем, мы сейчас узнаем у наших экспертов. Андрей, это уже пятая книга вашего проекта — после Джеймса Бонда, Фантомаса, Виннету и Зорро вы, с вашим соавтором Владимиром Ведрашко, обратились к графу Дракуле. Чем привлекала вас эта душераздирающая тема?

Андрей Шарый: Есть два ответа, Иван. Это старый наш с Владимиром проект, который замышлялся еще в самом начале 90-х годов, когда мы вместе впервые приехали в Трансильванию. Тогда мы написали для советской печати несколько очерков. Книжку нам не удалось написать и издать, а сейчас, в новых общественно-исторических условиях, и повзрослев, мы решили попробовать по второму разу. Это — о личном. Что касается собственно фигуры Дракулы, то сейчас уже, когда фактически проект этот завершается, я могу сказать: счастливо так случилось, что именно книга о Дракуле была последней, потому что из всех кумиров ХХ века, из всех героев массовой культуры это персонаж, который обладает возможностью самых больших интерпретаций. И секрет популярности романа Стокера, секрет того, что именно Дракула стал вторым по тиражированию персонажем массовой культуры после Шерлока Холмса, что именно о Дракуле и о вампирах снята почти тысяча фильмов, именно в том, что этот персонаж, в силу таланта его создателей и стечения обстоятельств — исторических, политических, литературных — обладает невероятной возможностью к регенерации, невероятной способностью к развитию. Это — как мозаика, как детский калейдоскоп, в котором могут быть самые разные узоры. Любой читатель может найти в Дракуле, если внимательно читать, то, что нужно ему, и в этом привлекательность этой книги, в этом привлекательность этого героя, и в этом же секрет его знаменитости и востребованности.

Иван Толстой: Володя, ну а вы-то, мне казалось, уже давно выросли. Вот Андрей в своем ответе употребил и слово «повзрослеть», и слово «детство», неужели и вам не дают покоя накладные зубы и таинственные леса Трансильвании?

Владимир Ведрашко: Вы знаете, в отличие от Андрея, который главный, конечно, локомотив в этом проекте, я не только не повзрослел, а, по-моему, все больше и больше впадаю в детство, чем дальше знакомлюсь с Дракулой. Он же такой разный, такой симпатичный, и вот это обилие накладных пластмассовых клыков встречается уже в мире все больше и больше, производство поставлено на такой поток, что уже не знаешь, где ты находишься — во взрослой жизни или все более и более в детстве.

Иван Толстой: Ну, хорошо, а, кстати, о Трансильвании. Что вообще известно об этих местах, почему Дракула поселился именно здесь и был ли у него прототип? Вообще, было ли что-то в культуре этих мест, что породило вот такой образ?

Владимир Ведрашко: Это загадка, на самом деле. В культуре любых мест есть персонажи, есть духи, есть герои местного фольклора, которые могли бы стать основой для рождения подобного героя. И однозначного ответа ни специалисты не дают, ни мы, познакомившись поближе и побольше со всей этой историей, дать не можем. Здесь какое-то мистическое стечение обстоятельств, обусловленных тем, что, во-первых, Трансильвания — чрезвычайно разнообразное, богатейшее по фольклору, по преданиям, по религиям дохристианским место.

Иван Толстой: А какова ее география, я что-то не очень хорошо себе представляю, откуда и куда она простирается?

Владимир Ведрашко: Если вы посмотрите на карту, то Карпаты выглядят как дуга. Представим себе подкову, повернутую рожками налево. Вот в этой дуге и заключена Трансильвания в ее историческом смысле слова. Потому что сейчас Трансильвания это более широкая историческая область, она доходит до нынешней границы с Венгрией, а сама эта котловина между Карпатами это, собственно, и есть та Трансильвания, страна за лесом, окруженная загадочными Карпатами.

Иван Толстой: А этнографически, кто ее населяет?

Владимир Ведрашко: Там традиционно селились племена еще в гето-дакские времена. Во времена завоевания римлян там было месиво разных народов, но в Средние века, в основном, саксонцы из Германии стали переселяться в эти земли. Естественно, традиционно там жили венгры, естественно, множество различных оттенков религий у них, естественно, множество языков, преданий. Но Трансильвания это такая земля, обещавшая серебро и злато, куда стремились искатели приключений из более цивилизованных стран Европы, в частности, из Саксонии.

Иван Толстой: А сам граф Дракула, кто он, простите, по паспорту? Пятый пункт какой?

Владимир Ведрашко: Граф Дракула, собственно, персонаж не существующий. Он никогда, как пишут еще Стругацкие, графом-то и не был. Мы должны либо следовать тому заблуждению, что граф Дракула и вампир Дракула — это продолжение князя Влада Цепеша, и прообразом является Влад Цепеш, и это широко распространенное мнение, убеждение. Оно же — и самое главное заблуждение. Либо мы должны констатировать, что Брэм Стокер узнал имя Дракулы лишь однажды, открыв архивные документы в библиотеке, где встретил это имя в записках британского консула, который, обращаясь к истории земли, где он служил дипломатом, вспоминает о некоем князе Владе Цепеше по прозвищу Дракула. В ушах Стокера это имя произвело такой резонанс, ему так это понравилось, что он решил назвать своего героя Дракулой. Но мы должны понимать, что Влад Цепеш-Дракула и стокеровский Дракула имеют общего только имя, между ними ничего больше общего нет.

Иван Толстой: Андрей, вопрос к вам. Герои, живущие долго, как правило, развиваются, приобретают внешние, внутренние черты от поколения к поколению, как бы подтягиваясь под вкусы своих современников, их создающих. Что в этом отношении происходило постепенно с графом Дракулой?

Андрей Шарый: Вы знаете, Иван, образ получился у Стокера на грани всего и ничего. Одно из первых рабочих названий книги о Дракуле было «Неумирающий» или «Не-мертвый» — «Undead». Не мертвый, не живой, не человек, не бог, не дьявол. А кто? То, что вокруг литературного и кинематографического образа Дракулы существует вопрос «кто он?», позволяет задавать этому образу самые разные интерпретации. Дракула — все сразу, все понемножку, но непонятно кто. Очень интересно наблюдать, как в зависимости от моды массовой культуры из этого всеобъемлющего, универсального модуля вытаскивались те его частички, которые были современны той или иной эпохе. Если мы говорим о 60-х годах, то это сексуальная революция, и Дракула превращается в сексуального маньяка, вампира, обладающего невероятным сексуальным притяжением — и гомосексуальным, и гетеросексуальным, и каким угодно еще. Одновременно это время борьбы за гражданское права. Дракула становится темнокожим.

В 90-е годы Дракула становится мятущимся персонажем, он вызывает больше жалость, чем ненависть, Дракула становится жертвой обстоятельств, когда психология не-человека, но чужого гуманоидного существа, отверженного обществом, становится главной в прочтении этого общества. Когда Стокер замышлял в конце XIX века свой персонаж — это была борьба Востока и Запада, дикости против цивилизации, это время британского колонизаторского чванства и разговоров о бремени белого человека в воспитании диких народов. Дракула весь на этих противоречиях, он — диверсант, который заслан из дикого восточного мира для того, чтобы разрушить британскую цивилизацию. И то, что Стокер где-то там в своем романе только намечал, последователями, эпигонами британского писателя было развито до конца. Несколько лет назад вышла серия книг, в которых Дракула становится британским королем, мужем королевы Виктории, и подчиняет себе все британские острова. Он — лазутчик из другого, загробного, непонятного цивилизованному сознанию мира. Таким же, как был сам Стокер, который приехал из Ирландии, а ирландско-английские отношения, как известно, складывались крайне сложно, Ирландия боролась за независимость, и вот эта борьба, вот это ощущение приехавшего а блестящий Лондон — не простолюдина, но провинциала — его попытка освоиться там, попытка найти себя в новом свете, оставаясь в то же время в тени, это все имеет свои какие-то коннотации в тексте, и это все прочитывается совершенно по-разному на протяжении уже одиннадцати десятилетий существования Дракулы. И в этой фигуре увидеть абсолютно любые оттенки и абсолютно любые смыслы.

Иван Толстой: А превращался ли когда-нибудь или, точнее, обращался ли когда-нибудь Дракула в женщину, бывал ли он дракулессой и, вообще, были ли в литературе и в кино дракулята?

Андрей Шарый: Дракулесс было огромное количество, это тоже связано с сексуальной революцией и, в основном, в 60-е годы большое количество разных эротических или порнографических фильмов на эти темы снято. Есть и хорошие, есть и плохие. Дочь и сын у Дракулы появились впервые в 30-е годы в фильмах американской компании «Universal Pictures». Следующий же фильм, то есть, фактически продолжение классического фильма «Дракула» режиссера Тоду Броунинга, где вампира играл Бела Лугоши, посвящен дочери Дракулы, потом был и сын Дракулы. Всюду есть кровавый поцелуй, как символ соития миров, есть кровь, которая делает загробных тварей властелинами людей или властелинами этого, посюстороннего мира.

Тут нужно вот что еще сказать: собственно, литературный опыт Стокера, автора дюжины романов, применительно к Дракуле очень небольшой — один роман и один рассказик, который, как считают литературоведы, был наброском к роману. Больше Стокер про Дракулу ничего не писал. Из одного зернышка, из одной книжечки выросло огромное развесистое дерево. С другой стороны, на Дракулу наложился другой мощный литературный, фольклорный пласт, это пласт всего того, что связано с вампирами и вампиризмом. Не случайно как раз примерно в то же время, — это закат викторианской эпохи, когда вышел роман, — появился образ женщины-вамп, бледной красавицы, Веры Холодной, поцелуй которой так манит мужчину и который может оказаться для него смертельно опасным. Вот на скрещении этих двух традиций, собственно вампирической, и традиции, связанной с Дракулой, и рождается большое количество детей Дракулы и его дальнейших последователей.

Диктор: «Литературоведы из Ирландии обязательно заметят: у романа Стокера несколько национальных „перспектив“ и географических „углов зрения“. „Дракула“ по-разному воспринимается, скажем, в Лондоне и Дублине, поскольку писал его перебравшийся в Англию ирландец, на мировосприятие которого наложили отпечаток специфические социальные обстоятельства развития Ирландии, вроде взаимоотношений католиков и протестантов, смешения в настроениях ирландцев ирредентизма и лоялизма, национальной гордости и имперского комплекса. Ирландец Деклан Кайберд утверждает, что окружающие замок Дракулы леса порождают в душе англичанина то же ощущение неопределенности, что и просторы гэльской Ирландии; описания крестьянок из трансильванских деревушек, снабжающих чужестранца-путешественника вырезанным из рябинового дерева распятиям и пучками заговоренных трав, — парафраз картинок сельской жизни обитателей второго по величине острова Британии. Те же аналогии проводят и в отношении портретных характеристик графа Дракулы. Он, как ирландские сельские хозяева, собственноручно готовит гостю постель, поскольку в его замке нет слуг; у него та же привычка поздно выходить к трапезе. Хотя Дракула никогда не бывал в Британии, он говорит на безупречном английском, и эти его знания почерпнуты из книг. Таким же образом в XIX веке получали лингвистическое образование дети состоятельных ирландских семей. Даже отвратительные манеры вампира (приехать из-за моря и высосать кровь прекрасных английских дам) напоминают повадки ирландских молодцов, явившихся в Лондон, Йорк или Бристоль, чтобы вытянуть финансовые соки у наследниц местных достопочтимых фамилий. Иными словами, для Дракулы и создателей его образа Англия — в равной степени чужая земля».

Иван Толстой: Что такое сегодняшняя Трансильвания и сегодняшний интерес к Дракуле. Это туристический аттракцион?

Владимир Ведрашко: Вообще, Дракула — очень серьезное явление и с точки зрения культуры, и с точки зрения социальной психологии, и с точки зрения психологии личности. Речь идет об очень серьезных вещах — о добре и зле. Дракула — воплощение зла, но почему он так безмерно и необъяснимо популярен? Я думаю, что он популярен потому, что он дает нам ответы. Мы внутри себя пытаемся понять: а что там, за горизонтом, за чертой? Можем ли мы здесь немного погрешить и что там нам за это будет, например? Вот такие могут быть вопросы. Могут быть вопросы о том, что такое добро, что такое любовь и что нужно злодею, что нужно с ним сделать, чтобы его укротить? Многочисленные сказания и сказки про красавиц и чудовищ и, вообще, в литературе немало примеров, когда мы встречаемся с жуткими страшилищами, которые, однако, становятся ручными, если на них обращена любовь. И вот Дракула — это как провокация, как испытание нас на любовь, это самый невероятный, самый отвратительный тип, который спрашивает: а вот это полюбить сможете?

Иван Толстой: Вы про Румынию обещали.

Владимир Ведрашко: Когда мы были в городе Сигишоара с Андреем, у нас были какие-то встречи с людьми, которые, то ли на самом деле это происходило, то ли не на самом деле, мы оборачивались, смотрим — тени-то нет.

Иван Толстой: В полдень шел разговор, вероятно?

Владимир Ведрашко: Нет. Разговор шел около полуночи. Причем были фонари, это был центр города. Что здесь является самовнушением, что не является — на этот вопрос мне ответила румынская исследовательница Дракулы, которая заведует туристическим бюро, специально посвященном путешествиям по местам Дракулы. Она с 1991 года этим занимается. Я ее спросил, как себя чувствуют люди в группе, которые с ней посещают эти места, воспринимают ли они это как игру. Он мне ответила: «Вы знаете, поначалу воспринимают как игру. Когда мы им говорим, что мы поедем завтра на перевал Борго, останемся в том замке, а рядом есть кладбище, так что вы особо там вечерами не прогуливайтесь...». Они говорят: Ха-ха, понятно: сказки. И вот мы туда приезжаем, — рассказывает она, — и, я смотрю: как-то никто не выходит прогуляться вокруг замка, вокруг кладбища.
То есть, люди верят, и эти страсти как-то изнутри людей генерируются. Самое поразительное, что ни ученые, ни культурологи, ни исследователи фольклора, ни знатоки эзотерики не могут объяснить природу этого персонажа и его воздействие на нас. Потому что ни один другой персонаж на нас так не действует, как Дракула. Мы возвращаемся к популярности. В Румынии в Снагове мы были, например, в монастыре, где, по преданию, похоронен Влад Цепеш, тот самый Влад Цепеш по прозвищу Дракула, господарь Валахии, который творил, как говорит история, нечеловеческие жестокости. Как-то там очень тихо, очень хитроватые монахи. А потом я еще посмотрел и почитал в интернете, что они там разными делами промышляют. То есть, все окружено, даже этот монастырь, где неизвестно какая могила, где он был разрушен, полуразрушен, где, якобы, в его могиле то ли нашли, то ли нет ослиные кости... Много всего намешано, всюду чувствуется некая недосказанность, всюду нам остается простор для додумывания.

Иван Толстой: Чем можно объяснить безграничную популярность Дракулы? На этот вопрос мы попросили ответить руководителя созданного еще в 1991 году в Румынии Трансильванского общества Дракулы, директора агентства таинственных путешествий Даниэлу Диаконеску.

Даниэла Диаконеску: Думаю, что феномен популярности Дракулы объяснить очень трудно и даже невозможно. Мы, естественно, задавали вопросы историкам и исследователям фольклора, психологам и знатокам эзотерики. Специалисты разных областей знания затрудняются определить, в чем именно популярность Дракулы, почему спустя более века после своего появления Дракула продолжает волновать поколения людей, особенно молодых, но не только молодых. Он заставляет нас задуматься о жизни после смерти. Возможно, в этом и состоит одна из главных причин популярности Дракулы, как персонажа, созданного Стокером. Восхитительно видеть как Дракула объединяет людей, вокруг его образа создается особая атмосфера романтичности. Для нас Дракула — это повод показать нашу страну, реально существующую Трансильванию, раскинувшуюся между северными и южными отрогами Карпатских гор, реально существующую Румынию, полную такого фольклора, который богаче, разнообразнее и гораздо старше фольклора, описанного в романе «Дракула». Кончено, мы стареемся избегать китча. Туристы зачастую ожидают от нас каких-то кровавых ужасов, пугающих предметов и постановок, но мы не идем у них на поводу. Страх — это сильнейшее слово, сказанное в определенный момент, с определенной интонацией, оно может вызвать чувство тревоги и страха.