2002, лето

Статья была написана В. Ведрашко по заказу журнала Fletcher Forum of World Affairs и опубликована в 2002 году.

Россия: для стабильности государства нет прочных оснований
Начало укрепления нового политического режима совпало с совершением крупных терактов

Осенью 1999 года на территории России была проведена серия крупных террористических актов. В результате взрывов жилых домов в Буйнакске, Москве и Волгодонске погибли 293 человека. Это стало прологом к развертыванию второй чеченской войны, гибели на этой войне новых тысяч людей, волны общественной консолидации вокруг политики «борьбы с терроризмом» и последовавшего затем процесса «стабилизации».

Сейчас, после американского 11 сентября 2001 года о сентябрьских 1999 года террористических актах в России — мало вспоминают. Но, точно так же, как справедливо утверждение, что мир изменился после 11 сентября 2001 года, справедливо и утверждение, что после сентября 1999 года — изменилась Россия. Был пройден важный и трагический рубеж. Российское общество осознало масштаб опасностей, которым оно подвержено и одновременно — по историческому стечению обстоятельств — обрело долгожданную (так показывали социологические опросы) «твердую власть».

Изменения, связанные с усилением централизации власти и постепенной маргинализацией оппозиционных демократических сил для многих граждан России не слишком заметны: они происходят постепенно, в потоке «естественной эволюции». Но известно, что медленные изменения приводят к накоплению такой «критической массы», которая быстро влияет на изменение ситуации.

Российское общество, пережило в 90-х годах острые кризисные явления практически во всех сферах. Происходила ломка политических и экономических институтов прежней системы. Новые экономические и политические завоевания воспринимались как естественные, как воздух, которым дышит человек, и не попадали в поле зрения СМИ в такой степени, в какой попадали упущения и потери. Приобретения демократии и потеря некоторых прежних социальных ориентиров (и вместе с этим разочарованность части общества) — были двумя сторонами одного явления: свобода от диктатуры неминуемо сопряжена со свободой выбора. Ещё не опытные политики, не способные вести с обществом диалог, действовали или неосмотрительно (неопытность), или без должного объяснения своих шагов (отсутствие политической культуры). Григорий Померанц, известный российский философ и историк, отмечал в эти годы: «Нам более всего необходима культура диалога... Всякий вопрос должен быть обсужден в диалоге равных, прислушивающихся друг к другу людей» (Журнал «Правозащитник», 3 — 1997). Но это было мнение ученого мудреца, политиками такое мнение не учитывалось. Попытки осуществить регулярные телепрограммы вроде «Лицом к народу» с участием президента страны и других лидеров проваливались, едва только такая традиция начинала устанавливаться: политикам было некогда, а журналистам хватало других острых, «горячих тем». Я хорошо помню Бориса Ельцина в студии одного из телеканалов: во время беседы с ведущим, которую можно условно назвать «лицом к народу», он обещал, что будет регулярно приходить в студию. Если не ошибаюсь, с того момента он ни разу не приходил на такие беседы.

В результате провала установления общественного диалога, власть постепенно — и всё более безоглядно уходила из поля общественного контроля (тоже еще не успевшего выработать свои механизмы). Не способные ни изменить ситуацию, ни повлиять на нее, люди постепенно привыкали к войне на Северном Кавказе, каждодневным ненаказуемым убийствам предпринимателей и политиков, нестабильности банковской системы и незащищенности перед лицом коррумпированной бюрократии. Общество постепенно отдалялось от власти, в которую не верило, а власть постепенно отдалялась от общества, которое ей не было нужно.

После назначения Борисом Ельциным в августе 1999 года нового премьер-министра Владимира Путина положение взаимного отчуждения между властью и обществом стало меняться. Между народом и властью началось сближение. Едва вступившему в должность новому премьеру пришлось столкнуться с невиданной волной крупных террористических актов, которые всколыхнули застоявшееся в аполитичности общественное болото и повлекли быструю консолидацию общества вокруг Кремля. Думаю, Путин, уже одной своей фамилией — на подсознательном уровне — давал населению ощущение начала нового пути (во всяком случае, у меня было явное ожидание, что путь будет новым и будет долгим. «Путь» коротким не бывает, лидирующим политиком становился не какой-нибудь «Тропинкин» или «Подорожкин» и даже не Явлинский (то «явится, то растворится» — наверняка, подумали бы любители и знатоки Высоцкого). Нет, это — Путин...). И серия терактов как раз и повлекла консолидацию людей вокруг энергичного и молодого политика. Масштаб сентябрьских трагедий заставил всех ощутить: страна в беде. А значит, надо было ее преодолевать.

Вот тогда-то и стали выстраиваться новые отношения между центральной властью и обществом. Вскоре эти отношения стали приобретать черты общественно-политической стабилизации. Но кроме этих черт были и признаки разочаровывающих перемен. Кто хотел — видел первое, кто хотел — второе. Для того, чтобы первых было больше — власть использовала все имеющиеся информационно-пропагандистские возможности.

Прелюдия

В сентябрьские дни 1999 года российские обыватели, не слишком внимательно следящие за сообщениями о передвижениях вооруженных отрядов на Северном Кавказе, уже давно привыкшие к нестабильности в этом регионе, равно как и в целом к нестабильности экономического и политического режима в 90-е годы, облегченно переводили дыхание: позади остался август — месяц, с которым миллионы людей связывают немало неприятностей в жизни своей страны. И хотя в России катастрофы и перевороты происходят без какой либо прочной привязки к августу, все же последнее десятилетие одним из наиболее популярных и беспокоящих словосочетаний были «август 91-го» («августовская революция», «августовский путч» и т.п.) и «август 98-го» — дефолт, объявленный правительством 17 августа 1998 года. И когда в августе 1999 года не произошло «ничего страшного» — президент страны «всего лишь» заменил — не в первый раз — одного премьер-министра другим (Сергея Степашина — Владимиром Путиным), люди облегченно перевели дыхание. В общественном сознании уже прочно жила поговорка, запущенная в недавнем прошлом другим недавним премьер-министром Виктором Черномырдиным: «хотелось как лучше — а получилось как всегда». И назначение премьер-министром Владимира Путина в первые дни именно так и было воспринято: Кремль наверняка хочет как лучше, но мы-то знаем, что получится как всегда. И страна продолжала жить привычной жизнью.

Начавшиеся 7 августа в Дагестане военные действия не произвели сколько-нибудь заметного волнения в общественном сознании. И хотя через несколько месяцев пресса начала говорить о «первой популярной войне после Великой Отечественной»: «Впервые за последние полвека Россия почувствовала вкус победы» (обе цитаты из газеты «Коммерсант» за 28 декабря 1999), тогда, в августе никто и не думал называть новую войну ни популярной, ни победоносной. При этом, действительно военный успех в Дагестане позволил российской армии снова и решительно взяться за Чечню. Новым расширением военных действий мало кто интересовался, разве что солдатские матери снова в отчаянии пытались остановить участие в конфликте тысяч своих сыновей.

Кровавый август, кровавый сентябрь

Но 31 августа в центре Москвы, в нескольких шагах от Кремля, внутри подземного торгового комплекса на Манежной площади прогремел взрыв. Четыре десятка человек получили ранения, кто-то умер в больнице от ран, кто-то остался инвалидом.

Позднее стало ясно, что это был «первый звонок». Но в тот последний день августа вряд ли многие могли представить скорое развитие событий. Можно по-разному описывать атмосферу после московского взрыва на Манеже. Впечатлений и оценок будет столько же, сколько и людей, которые ими поделятся. Но официальное заявление официального представителя правительства — уже не имеет вариантов. Слова шефа ФСБ генерала Патрушева не вызвали ни общественного гнева, ни сколько-нибудь заметного протеста неправительственных организаций. Вспомним, например, как действуют испанцы — сотни тысяч граждан выходят на уличные демонстрации, протестуя против террора баскских сепаратистов. Общество становится стеной и выражает свой гнев. Но в России не только почти никто не протестует, но даже не слышно сколько-нибудь влиятельных голосов экспертов в области социальной психологии (я бы предпочел слово: патологии). А значит — мы имеем дело с нормой для российского общества, нормой для государственной администрации. Итак, вот фрагмент опубликованного 2 сентября 1999 года в «Независимой газете» интервью директора Федеральной службы безопасности России генерал-полковника Николая Патрушева. Корреспондент спрашивает: — Будут ли приняты в Москве дополнительные меры безопасности? Патрушев отвечает: — Вы знаете, они принимались в связи с днем 1 сентября — началом нового учебного года в школах и вузах. В связи с этой датой оперативный состав ФСБ работал более тщательно, мы к этому дню соответствующим образом готовились. Из-за взрыва в торговом комплексе на Манежной площади продолжать именно эту работу в каком-то более напряженном режиме пока оснований нет. Взрывов каждый день происходит достаточно много (выделено мной — В.В.) Пока надо понять, в процессе следствия, что это было, и кто за этим стоит.

Когда через несколько дней, 4 сентября в городе Буйнакск (Дагестан, Северный Кавказ) в воздух взлетел жилой дом — это также не произвело особого потрясения в обществе: конфликтный регион, всякое бывает...

Жизнь по-прежнему оставалась «в пределах нормы». Просто «норма» постепенно увеличивалась. Есть хорошее русское слово «пайка». Пайка хлеба — это норма хлеба в военное время или в чрезвычайных обстоятельствах. Когда дела улучшались, пайка хлеба увеличивалась. Так вот, после того, как взрыв 4 сентября жилого дома в Буйнакске и гибель 58 человек не произвели должного впечатления на общество, — пайка была увеличена: 10 сентября в московском районе Печатники был взорван жилой дом, убиты 94 человека. На следующий день недавно назначенный премьер министр Путин улетел на форум в Новую Зеландию. Он не отменил поездку, как бы подтвердив: ситуация в пределах нормы. Слова Патрушева опять приходят на ум: «взрывов каждый день происходит достаточно много».

Организаторы взрыва видимо поняли, что и сейчас впечатление, которое они произвели, недостаточно. 13 сентября, в день траура по погибшим жильцам дома в Печатниках, новый взрыв разрушает жилой дом на Каширском шоссе. 124 убитых.

Тут уместно заметить, что дни похорон и дни траура традиционно считаются потенциально опасными с точки зрения совершения новых терактов. Об этом немало написано в научно-популярной литературе, да и свидетельств тому достаточно на памяти многих людей. Не знать этой особенности не могли люди, в чьем распоряжении находятся государственные спецслужбы.

Но вот что писал в своем выпуске 21 сентября самый популярный в то время российский еженедельник журнал «Итоги»: «До взрыва на Каширском шоссе власти не предпринимали никаких действий, хоть сколько-нибудь выходящих за пределы рутины. Разумеется, все формальности были соблюдены — уголовные дела возбуждены, различные версии прорабатывались. Словом, ничего экстраординарного или неожиданного. Но и общественность на обычную пассивность властей реагировала вяло».

Представим на мгновение, что нью-йоркские башни-близнецы были бы взорваны с интервалом в несколько дней. Может ли американец вообразить картину, когда после первого взрыва власти не предприняли «никаких действий, хоть сколько-нибудь выходящих за пределы рутины»? А может ли американец представить себе, что после первого взрыва общественность «вяло» реагировала бы на «обычную пассивность властей»?

Эти вопросы и подразумевающиеся ответы должны помочь лучше понять уникальную, не поддающуюся нормальным представлениям о гуманизме, о ценности человеческой жизни природу российского общества. Можно конечно говорить о чертах российской власти — но власть это всего лишь малая часть общества, действия власти вольно или невольно, формально или неформально санкционируются (разрешаются) обществом. Поэтому и разговор здесь не о лице власти, а о лице общества.

Стабилизация

Вернемся к сентябрьским дням 1999 года в Москве. Журнал «Итоги» продолжал: «Всё изменилось 13 сентября. Граждане были растеряны и испуганы, а властям стало ясно, что прежними методами не обойдешься. Власть прежде всего взялась снабжать общество информацией, причем такой, которая должна была вселить надежду на успешное обуздание террористов».

На сей раз пайки оказалось достаточно — чтобы власти поняли, что «прежними методами уже не обойдешься». И всё же, как говорится, для «закрепления успеха», 16 сентября террористы взорвали еще один жилой дом в Волгодонске (город на юге России в Ставропольском крае). 17 погибших, более 70 раненых.

15 сентября 1999 года агентство «Итерфакс» передало сообщение корреспондента Натальи Тимаковой, в котором, вероятно, можно найти немало созвучного тому, что происходит сейчас в США. Вот это сообщение от 15 сентября 1999 года: «На закрытом заседании Госдумы во вторник премьеру Владимиру Путину удалось не только заручиться поддержкой депутатов, но и фактически получить от них карт-бланш на проведение жестких мер как в отношении террористов, так и в отношении Чеченской республики, ставшей основным поставщиком бандформирований, ведущих боевые действия в Дагестане и нелюдей, взрывающих жилые дома в Буйнакске и Москве. В своем заключительном слове на закрытой части заседания Госдумы Путин примерно так (я продолжаю цитировать сообщение корреспондента агентства „Интерфакс“ — В.В.) ответил на обвинения в адрес правительства и силовых ведомств в промедлении и неспособности наносить „превентивные удары“: во многом решительные действия были невозможны, так как не было уверенности в поддержке со стороны всех политических сил. Теперь же с большей уверенностью можно говорить о том, что законодательная власть готова разделить с исполнительной всю полноту ответственности за происходящее сейчас на Северном Кавказе».

По всей видимости, путинское «теперь же» означает: после серии крупных взрывов. Иными словами, российская исполнительная и законодательная власть только после сокрушительных террористических актов решила-таки, если верить Путину, которого цитирует агентство (правда, с оговоркой «примерно так», что, конечно же, добавляет штрих к картине производства информации в России) разделить между собой ответственность за происходящее в горячем конфликтном регионе, откуда, предположительно (но это до сих пор не доказано!) и пришли террористы. До этого момента — такое желание не наступало. И опять-таки, здесь интересна не циничная и трусливая до кровавого сентября позиция российских властей, а тотальная невосприимчивость общества к этому цинизму.

Автор далее пишет, что выступление Путина открывает перед силовыми ведомствами возможность «без оглядки на собственных политиков применять силу тогда и в таком виде, в каком они сочтут это необходимым».

Это уже прогноз. И он действительно будет осуществлен. Забегая на несколько месяцев вперед, ко времени осады и штурма Грозного, упомяну один эпизод. Во время подготовки эвакуации мирных жителей из блокированной чеченской столицы министр по чрезвычайным ситуациям Сергей Шойгу именно уговаривал военных возможно более гуманно провести штурм чеченской столицы. Таково всевластие российских генералов: они не получают из Москвы приказ центрального военного командования, они — принимают у себя для переговоров московского министра, который просто в силу своих прямых министерских обязанностей обязан спасать людей при катастрофах и стихийных бедствиях. В данном эпизоде — переговоры шли о жизнях тысяч мирных жителей при общем понимании переговаривавшихся сторон, что катастрофу для них российские генералы все равно устроят. Я не берусь утверждать, что все именно так и было. Я лишь берусь утверждать, что при чтении российской прессы именно это впечатление и складывалось. А общественное мнение, как известно, формируется не фактами, а их подачей. Так что слова о применении силы тогда и в таком виде, в котором военные сочтут необходимым — это не просто красивая фигура речи. Это еще один факт из трагической истории начального периода путинской стабилизации.

Вернусь к комментарию Натальи Тимаковой из «Интерфакса». Она пишет: «Остается надеяться что власть, которая, наконец, сплотилась против общего врага, проявит необходимую волю и использует все возможности, чтобы боевики были уничтожены».

К публикациям тех дней, особенно такого авторитетного агентства как «Интерфакс», прислушивались миллионы людей. Личные надежды комментатора становились, таким образом, выражением личных надежд миллионов граждан. И это важно учитывать, перед тем, как опираться на сообщения СМИ в последующий период. Эти сообщения — по всему спектру от экономики до преступности, от военных действий до статистики — отличаются противоречивостью и часто бездоказательностью. (Если задержан преступник, подозреваемый в терроризме, то часто его имя не называется — «в интересах следствия». Ну а потом — и вовсе забывается этот случай. Потому что появляется новый, и там опять. Что-то нам не договаривают — причем сразу об этом и предупреждают, что — «в интересах следствия».)

Под флагом борьбы с терроризмом

Странное происшествие происходит через несколько дней после взрыва в Волгодонске. Вот как оно представлено в выпуске новостей телекомпании НТВ: В ночь на 23 сентября в жилом доме в Рязани (крупный областной центр южнее Москвы с населением более полумиллиона человек) жильцы обнаружили подозрительные мешки и взрыватель. Жители дома были эвакуированы. Затем поступила информация, что дом готовился к взрыву, а в мешках — взрывчатое вещество — гексоген. 24 сентября директор Федеральной службы безопасности сообщил по телевидению, что «вчерашний эпизод в Рязани» был эпизодом учений. Чуть позднее в тот же день официальный представитель ФСБ принес «извинения жителям Рязани» за вынужденное психологическое потрясение, вызванное проведением в городе операции по проверке готовности местных правоохранительных органов к противодействию терроризму.

Странность этого эпизода состоит в том, что ФСБ принесло извинения, правда устами неназванного чиновника, отнюдь не директора спецслужбы, но все же... Сообщения в СМИ об извинении так и не развеяли замешательства, которое легким ветерком прошелестело в умах граждан. Однако власть уже уверовала в правильность предпринимаемых шагов. И эта вера стала стремительно укрепляться. «Извинение» ФСБ и должно было, по-видимому, показать открытость и честность полководцев антитеррористической битвы. Правда, сами полководцы стали постепенно укрываться за спинами своих безымянных чиновников. А битва — приобретала все более явный характер затяжной позиционной войны. Но вот что парадоксально: рейтинг власти и нового премьер-министра — устремился вверх...

В ноябре 1999 года журналист Виталий Портников так комментировал в московской газете «Ведомости» происходящие перемены:

«Это будет государство, в котором власть будет опираться вовсе не на энтузиазм активной части общества, а на спецслужбы и армейскую верхушку, на людей, которые и без того играли важнейшую роль в процессах последнего десятилетия, но устав от революционной неопределенности, решили подменить ее реставрационной стабильностью. В этом государстве будет сплоченная элита — и политическая, и экономическая. Оппозиция будет приветствовать принципиальные решения властей, критикуя лишь их отдельные детали либо методы, которыми будут проводиться в жизнь эти решения. Права собственников будут обеспечены отказом государства от возможного пересмотра итогов приватизации и ведущей ролью властей и близких к ним бизнесменов в экономических процессах. У региональной власти федеральная власть возьмет ровно столько полномочий, сколько ей будет необходимо, сепаратизм на какое-то время станет историческим явлением.

В этом государстве не будет свободы слова. Внешне все сохранится: негосударственные издания и телеканалы, свободный доступ в Интернет... Но выступления президента все будут конспектировать почти одинаково, уже в интернетовских изданиях. Запад, конечно, будет выделять деньги на поддержку демократии в России, на деятельность правозащитных организаций, которые будут распечатывать свои бюллетени малым тиражом в основном для западных спонсоров.

Самые честные журналисты будут писать о культуре. Самые профессиональные — об экономике. О политике будут писать нежурналисты.

Большинству населения все это будет неважно. Большинство будет уверено, что строит сильную Россию, готовую покончить с терроризмом, коррупцией и экономическим кризисом. В этих условиях Владимир Путин будет успешно переизбран на второй срок».

Сегодня в России, похоже, осталось не много людей, которые еще пытают себя сомнениями (как говорил русский поэт, «сомненье — пытка творческого духа»). Творческий дух (гражданские дискуссии, споры, сопоставление разных моделей возможного развития страны в ближайшие годы) постепенно уступает место единогласию. При этом почти единогласно замалчивается, что власть не способна справиться ни с самыми жгучими проблемами экономического роста (мелкое и среднее предпринимательство по-прежнему являются изгоями в России), ни со своими собственными обещаниями. Власть хронически не способна обеспечить законность и правовой порядок, хронически не способна обеспечить зимой подачу тепла в тысячи замерзающих жилых домов на Севере и Дальнем Востоке, хронически не способна защитить независимые средства массовой информации от силового влияния со стороны внешних корпоративных интересов. Режим, построивший сначала «вертикаль власти», теперь мостит «общественную горизонталь», то есть выстраивает себе постамент из «неправительственных организаций», о которых в России вдруг заговорили повсюду и повсюду отмечают, что таких организаций — «сотни тысяч», а членов в них — «несколько миллионов».

В ноябре 2001 года по инициативе президента Путина в Москве проведен Гражданский форум — собрание 5 тысяч активистов неправительственных организаций из разных регионов страны (большинство их все же из Москвы и нескольких крупных городов). Цель форума — двухдневный «диалог с властью». Речь идет о том, как неправительственным организациям сотрудничать с администрацией всех уровней в деле строительства новой демократической России. Споры и дискуссии по вопросу участвовать или не участвовать в Форуме — привели к расколу между правозащитниками. Но все же огромное количество крупных и авторитетных организаций пошли на Форум.

Но вот что написал через месяц об этом событии его участник Александр Никитин, руководитель Саратовского правозащитного центра «Солидарность». Он опубликовал свою статью в Интернете на правозащитном сайте. В ней он делится своими размышлениями о форуме и, в частности, приводит слова одного инвалида, который в отчаянии выкрикнул с балкона, обращаясь ко всем: «Если вы хотите говорить о гражданском достоинстве общества, в конце концов, имейте нас в виду! Почему на балкон загнали людей? Я не могу целых два дня работать, я не могу никуда прийти (то есть участвовать в работе секций). Ни в туалет, чтобы привести себя в порядок, ни поесть нормально, ни выйти на эту трибуну, в конце концов!»

В России слишком большое население, чтобы нашлись и те, кто массово пойдет под президентским флагом, и те, кто проявит «массовое неповиновение» в традиционной для России форме массового равнодушия. Но все же общественное сознание формируется и теми, кто выражает свои сомнения, своё несогласие. Так было, когда одиночки, вроде академика Андрея Сахарова роняли в людские умы семена разума и достоинства. Так происходит и сейчас, причем, Интернет служит здесь куда более эффективным подспорьем, чем некогда служил самиздат. Бумажные газеты и журналы, радио и ТВ предоставляют мало места критике и оппозиционным голосам. Да и самой оппозиции в России практически не осталось, ее лидеры почему-то всё менее заметны, а некоторые из них просто уехали куда-то в регионы, получив президентское назначение на важные постыв в региональных структурах власти. И затихли. Большинство людей, уставшее в 90-х годах от потрясений и потери ориентиров, ныне активно или пассивно поддерживает власть. Подтверждения тому, основанные на социологических опросах, уже нет смысла приводить. Методология статистических подсчетов отчетливо видна в постоянных разночтениях даже по такому критическому с точки зрения гуманизма, человечности вопросу как количество убитых на Северном Кавказе. Цифры очень противоречивы, различаются на тысячи. Количество сил, противостоящих российским войскам в Чечне, также постоянно называется разное — от «оставшихся нескольких сотен бандитов» до 10—12 тысяч боевиков. За минувшие годы эти цифры все время назывались по-разному и вот, наконец, 13 ферваля 2002 года заместитель Генпрокурора РФ в Южном Федеральном округе Сергей Фридинский назвал такие данные: «Количество боевиков, которые оказывают сопротивление федералам, исчисляется не десятком людей, а не одной тысячью ...» (Это цитата из сообщения агентства «Интерфакс» от 13 февраля 2002 года.)

Нас всех водят за нос. Ложь стала настолько пронизывающим российскую политику фактором, что все больше обретает стабилизирующее значение. Не будем забывать, что именно на государственной лжи был построен монолит Советского Союза. И не было в мире более стабильного государства. Но однажды оно рассыпалось — в одночасье.

Так будет и с путинской Россией. Но до того момента — государство Российское будет становиться всё более сильным и всё более «стабильным», оно будет, как и сейчас, подчинять себе общество с гораздо большей скоростью, чем общество обучится контролировать государство. И в этой «стабильности», как показывает развитие событий, заинтересованы все — и на Востоке, и на Западе, да и большинство внутри самой России. А в меньшинстве — остаются тот самый инвалид и ещё родители тех солдат, которые погибают в Чечне. То ли этих солдат погибло уже пять тысяч, то ли уже десять... Да и воюют против них такие же граждане России, просто «настроения» у них сепаратистские да и численность их — то ли, как говорят иногда российские военные, «несколько разрозненных банд», то ли «не одна тысяча». По-прежнему человеческие жизни в России поштучно никто не считает. А значит и стабильный режим на этой «небольшой погрешности» — плюс-минус несколько тысяч человек — вполне можно построить. Были в России «погрешности» и покрупнее, они измерялись сотнями тысяч и миллионами. И это остается пока в генетической памяти общества как один из исторических и социальных навыков: терпеть во имя государства.