Михаил Сергеев: подробнее об авторе
Предисловие Леонида Столовича к сборнику Михаила Сергеева «Проект Просвещения. Религия, философия, искусство», который вышел в Москве в Российском философском обществе в 2004 году.
Я познакомился с Михаилом Сергеевым в августе 1998 года во время ХХ Всемирного философского конгресса в Бостоне. Он поразил меня своими знаниями языков. Миша (так он мне представился и так я его стал называть) говорил почти на всех официальных языках конгресса — на английском, французском, испанском, не говоря уже о русском. Потом обнаружилось, что он читает по-немецки, на древнегреческом и латинском, изучал санскрит и иврит. Его имя и фамилия отнюдь не свидетельствовали, что он американец, и я его сначала принял за члена российской делегации, подумав при этом: «Вот ведь какие теперь ребята в России!»
В России действительно философская молодежь стала знать иностранные языки, в отличие от философов моего поколения, которое почему-то плохо обучалось языкам и всеми силами не допускалось к иностранной литературе. В одной вполне реалистической комедии 60-х годов начальник отдела кадров, установив, что поступающий на работу кочегар-водопроводчик не владеет ни одним иностранным языком, облегченно произнес: «Это хорошо. И тебе, и мне спокойнее». Несколько позднее кочегары и водопроводчики, рекрутировавшиеся из неофициальных поэтов и художников, полудиссидентов и «отказников», неплохо знали иностранные языки. А вот один профессор эстетики, известный своими доносительно-критическими выступлениями, попав на Международный конгресс по эстетике в Швеции в 1968 году и сосредоточенно слушая доклады на официальных языках конгресса — английском, французском, немецком и итальянском, — заявил во время перерыва: «Ловко они свои дела обделывают!» А с другой стороны, эта теорема тоталитаризма доказывалась и «от противного» (во всех смыслах этого слова). Когда я спросил в свое, еще глубоко советское, время, философа и индолога Александра Моисеевича Пятигорского, бывал ли он в Индии, он развел руками: «Да что Вы! Я же знаю древние и новые языки Индии!»
Я делюсь этими воспоминаниями, чтобы читатель осознал мое восхищение знаниями языков моего нового обаятельного знакомого. Вскоре я узнал, что приехал он на конгресс не из России, а из Филадельфии, где жил и преподавал в одном из университетов. И, тем не менее, Миша — совершенно русский человек, выпускник знаменитого МГИМО, работавший в «Собеседнике», в Гостелерадиофонде и в театре-студии «Арлекин», приехавший на аспирантскую учебу в США в 1990 году и, став магистром искусств по религиоведению (1993 г.), а затем и доктором философии (1997 г.), начал преподавать в ряде университетов Нью-Джерси и Пенсильвании. Кстати, на своего научного руководителя Михаил Сергеев произвел первое неотразимое впечатление своими знаниями языков. Дело в том, что при всем очевидном различии страны Советов и США, они обладали удивительным сходством: множество их ученых довольствовалось своим родным языком. Так что язык может довести не только до Киева, но и до Филадельфии.
Но сами по себе иностранные языки — это не самоцель, а средство. Один легендарный житель университетского Тарту знал порядка тридцати языков, но был неважным преподавателем и не способен был к научной работе, хотя его фантастической эрудицией нередко пользовались хорошие преподаватели и отличные ученые. В одном анекдоте тонущему человеку, взывающему о своем спасении на множестве языков, резонно говорят: «Всю жизнь учил иностранные языки, вместо того чтобы научиться плавать!» Однако Михаил Сергеев своей философской и педагогической деятельностью убедительно показывает, что можно и учить иностранные языки, и «хорошо плавать». Он с отличием защитил докторскую диссертацию «Религиозно-философская концепция Софии: ее генеалогия и эволюция в русской мысли XIX и XX столетий». Он — автор около пяти десятков содержательных философских статей на русском и английском языках, сборников стихов «Смех сквозь стоны» и пьес «Железный занавес». Его доклады и выступления по русской философии и православному богословию заслушивались на конференциях в Нью-Йорке, Принстоне, Бостоне, Нью-Орлеане, Чикаго, Филадельфии, Вашингтоне. Михаил Сергеев читал университетские курсы «Религии мира», «Восточные религии», «Введение в Библию», «Иудаизм, Христианство, Ислам», «Русская религиозная мысль», «Введение в модернизм XIX и XX веков», «Введение в религиоведение», «Религии в Америке», «Религия и общество», будучи членом Американской академии религии, Американской философской ассоциации, Американской ассоциации развития славянских исследований, Ассоциации российско-американских ученых, Общества изучения русской религиозной философии, Российского философского общества. Он — инициатор и организатор дискуссий в Интернете по проблемам религии в ее отношении к науке и философии.
Книга его очерков «ПРОЕКТ ПРОСВЕЩЕНИЯ. Религия, философия, искусство» подытоживает определенный этап его философской деятельности как русского мыслителя в Америке. Став американцем, Михаил Сергеев не перестал быть русским человеком. Более того, он, глядя на родную для него русскую культуру с другой стороны Атлантического и Тихого океана, увидел в ней то, что трудно усмотреть, живя внутри этой культуры. Получился своеобразный эффект «отстранения», которым Виктор Шкловский объяснял возможность эстетического восприятия. Но в данном случае «отстранение» позволило взглянуть на русскую философскую мысль не только эстетически. Благодаря своей жизни и работе вне России, автор «ПРОЕКТА ПРОСВЕЩЕНИЯ», смог не только лучше понять, но и внутренне ощутить ситуацию, в которой оказались Н. Лосский, Н. Бердяев, Г. Федотов и другие выдающиеся русские философы, вынужденные продолжать творчество за рубежами свой родины.
Правда, у самого Михаила Сергеева ситуация иная. Его никто не высылал из родной страны. Он в любое время имеет возможность ее посетить, что он и делает. Он пребывает одновременно и в американских научных обществах, и в Российском философском обществе, публикует свои работы как в американских, так и в русских изданиях. Но психологически непростая раздвоенность такого положения позволяет ему, исследуя религиозную русскую философию, знакомить с результатами этого исследования как американского читателя, мало что знающего о русских философах, так и читателя в России, информируя его об американских воззрениях на русские философские проблемы.
В этом плане Михаил Сергеев не одинок. Он принадлежит к особому феномену русского человека вне России, имеющего «постоянный вид на жительство» в иноземной культуре, стремящегося вникнуть в русские вопросы из нерусского зарубежья, как Борис Парамонов, Михаил Эпштейн, Александр Генис в США, Петр Вайль и Лев Ройтман в Чехии (знающие не понаслышке жизнь и в других странах), Борис Гройс и Игорь Смирнов в Германии, Александр Пятигорский и Жорес Медведев в Англии. Эти оригинальные мыслители, по словам Григория Тульчинского, «с одной стороны, вводят в российскую философию концепты новейшей западной гуманитарной культуры, а с другой — осмысляют феномены и динамику мировых культурных процессов в терминах и образах российской культуры». Каждый из этих мыслителей имеет свою российскую судьбу, свой опыт жизни на родине, свою историю расставания с ней, свою деятельность за ее границами, свой круг тем и проблем, свою концепцию.
Михаил Сергеев, будучи 1960 года рождения, по крайней мере, на полпоколения моложе самых молодых перечисленных выше его товарищей по судьбе. Он пока не так известен, как они. Его знают читатели в России по десятку эссе в «Вестнике Российского философского общества». Но эти эссе не были восприняты равнодушно. Их критически обсуждали коллеги на страницах этого «Вестника». Они стали поводом для нового разговора о вечных и насущных философских проблем — о природе философского знания, об отношении философии и науки, современного материализма и религиозной веры.
Предлагаемая читателю книга состоит из небольших по объему эссе, содержащих основную идею и написанных ясно и четко, без кокетничанья специальными терминами, которыми злоупотребляют некоторые авторы, ибо, говоря словами одной чеховской героини, «хочут свою образованность показать». Однако эссе М. Сергеева не образуют хаотичный конгломерат, а складываются в мозаичную картину.
Это происходит благодаря тому, что всю книгу пронизывает несколько стержневых идей. Основной предмет рассмотрения — религиозное сознание человека в его соотношении с просветительским движением, начатом в XVIII столетии. Сама религия трактуется автором не статично, а как цикл, состоящий из первоначальной, ортодоксальной, классической, реформистской и критической стадий. Наибольшее внимание уделено православию, его философскому осмыслению и возможностям его обновления.
Просвещение осмысляется М. Сергеевым «с точки зрения религиозного сознания». Эпоха Просвещения названа им «системным кризисом для Христианской религии» и даже «религиозного сознания как такового». «С точки зрения развития религиозного сознания, преодоление идеологии Просвещения осуществимо только с появлением новой религиозной системы».
В то же время Просвещение трактуется М. Сергеевым предельно широко. По его мнению, даже главный конфликт прошедшего столетия был вовсе не в противостоянии двух мировых супер-держав, СССР и США, а «в столкновении между идеологией Просвещения как таковой, выражающей кризис религии, и новым религиозным сознанием, еще не набравшем силу и не отлившемся в законченные формы». Даже полярность модерна и тот-арта (тоталитарного искусства) — этих, по убеждению автора, двух центральных течений искусства ХХ столетия, равно как и стоящих за ними общественно-политических систем, «кроется в общих для них культурных истоках, восходящих к европейскому Просвещению. Они, поистине, — как два полюса одного магнита или как две стороны одной и той же медали».
В то же время, судя по названию книги, автор предлагает ПРОЕКТ ПРОСВЕЩЕНИЯ, основанный на историческом опыте США. По его концепции, в религиозном преломлении «американская идея» есть «идея личной ответственности за духовный выбор«. По этому проекту, «религия выступает союзником Просвещения и полностью адаптируется к обществу, построенному на его принципах. Теологические доктрины в этом варианте переосмысливаются в духе экуменизма и межрелигиозного диалога. Надо сказать, что подобный путь открыт для всех конфессий, и свидетельство тому опыт буддизма в Японии, католицизма в Америке и традиции православной мысли, берущей начало у Владимира Соловьева. С другой стороны, если религия не принимает идеологию Просвещения, то она, как правило, претерпевает изменения в направлении к фундаментализму».
К сожалению, концепция Просвещения, пронизывающая всю книгу, на мой взгляд, еще недостаточно философски многосторонне разработана (не сводится же Просвещение только к религиозному аспекту!) и поэтому несколько декларативна, но сама идея «застолблена», провоцирует обсуждение, ход которого подскажет автору пути ее дальнейшей разработки.
Следует подчеркнуть, что приверженность автора к религии сочетается с толерантностью, и отвержением фанатизма, который, по его словам, «в своем религиозном обличье значительно более опасен, нежели в атеистическом», ибо «он готов пожертвовать всем (и всеми) ради того, что считает волей Божьей, а точнее, ради собственного спасения, в котором не имеет ни малейшего сомнения». Будучи убежден в социальной и индивидуальной полезности религии, М. Сергеев справедливо, на мой взгляд, утверждает: «Ведь по существу люди различны не в том, какую религию исповедают, а в том, какой придерживаются морали. И если вера приводит своего приверженца к имморализму и фанатизму, то ему лучше вообще от таковой отказаться».
Автор предисловия не разделяет некоторые убеждения автора книги, как например такое: «выбор в пользу идеалистической аксиомы можно расценить как разумное решение. Предпочтение же, отданное материализму, напротив будет иметь иррациональную природу, поскольку, безотносительно ко всему прочему, человеку лучше верить в бессмертие души, нежели в конечность своего существования». Увы, иррациональную природу имеет и предпочтение идеалистической аксиомы. Вера в бессмертие души не есть просто результат разумного решения даже в идеализме. Вспомним знаменитую молитву идеалиста Вольтера: «Господи, если ты есть, спаси мою душу, если она есть».
По распространенной легенде, Вольтер сказал просветителю-материалисту Гельвецию такие слова: «Я не разделяю ваших убеждений, но я отдам жизнь за то, чтобы вы могли их высказать». И если Вольтер готов был отдать жизнь за то, чтобы Гельвеций мог высказывать свои атеистическо-материалистические убеждения, с которыми он лично не согласен, то почему не отдать жизнь за право высказывать религиозно-идеалистические убеждения, с которыми ты не вполне согласен? Тем более, что эти убеждения гарантируют бессмертие души после смерти. Альтернатива им достаточно точно определена таким вариантом различия между идеализмом и материализмом: идеалист тот, кто верит в бессмертие душа, а материалист — тот, кто верит в посмертную реабилитацию.
Можно поспорить и с другими формулировками Михаила Сергеева. Но это ведь очень хорошо, когда книга вызывает ответные мысли. Достоинством его книги, на мой взгляд, является и то, что она пробуждает ответные мысли и в тех случаях, когда ты согласен с автором.
По словам Тютчева, «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется». И не наше тоже. Но я от души желаю, чтобы предложенный им «ПРОЕКТ ПРОСВЕЩЕНИЯ» стал предметом серьезного обсуждения.