Август 68-го: военная операция с политическим уклоном

Версия Ярослава Шимова

См. Вторжение. Чехословакия, 1968

Вторжение войск пяти государств Варшавского договора в Чехословакию в августе 1968 года было крупнейшей по масштабам военной операцией в Европе после Второй мировой войны. По данным начальника генштаба Чехословацкой народной армии (ЧСНА) генерал-полковника К. Русова, обнародованным им в Национальном собрании ЧССР 26 августа 1968 г., т.е. через пять дней после ввода войск, численность армии вторжения, состоявшей из советских, польских, венгерских, болгарских и восточногерманских (1) подразделений, составила 27 дивизий, в том числе 12 танковых, 13 мотострелковых и 2 десантные, 6300 танков и 2000 орудий (2). Кроме того, в операции «Дунай» — такое кодовое обозначение дали вторжению в ЧССР те, кто его планировал, — участвовала одна из советских авиационных армий. Позднее выяснилось, что в действительности численность войск, вошедших в Чехословакию, была еще большей: генерал Русов не учел некоторые подразделения советской 11-й гвардейской армии, переброска которых на территорию ЧССР из Польши в тот момент еще продолжалась.

Однако, несмотря на масштабность операции «Дунай», основательность подготовки к ней и — каких бы взглядов на те события ни придерживаться — ее весьма гладкое с военной точки зрения осуществление, события августа 1968 года обычно интерпретируются историками (российскими, чешскими, словацкими и западными) как прежде всего политический конфликт — подавление Кремлем и его более послушными марионетками сателлита, вздумавшего проявить непокорность. Акцентируется также идеологический характер случившегося — противостояние консервативной брежневской версии социалистического строя дубчековскому проекту «социализма с человеческим лицом». Военно-стратегической же составляющей вторжения в Чехословакию отводится второстепенная роль. Между тем ряд фактов говорит о том, что именно военные и геополитические соображения в конце концов склонили чашу весов в пользу силового варианта, сыграв роковую роль в судьбе «пражской весны».

Нужно отметить, что разногласия в сфере военного сотрудничества между СССР и Чехословакией возникли задолго до прихода к власти в Праге реформистского руководства во главе с А.Дубчеком. В 60-е годы прошлого века Чехословакия была единственным государством восточного блока, которое непосредственно граничило с западными странами, не имея на своей территории советских войск. При этом в конце 50-х — начале 60-х, по мере укрепления структур Организации Варшавского договора (ОВД) и перевооружения армий восточного блока, советский генштаб вместе с военным и политическим руководством восточноевропейских стран разрабатывал новые оперативные планы возможного военного конфликта в Европе. В этих конфликтах предусматривалось использование как обычных вооружений, так и тактического ядерного оружия. Применительно к Чехословакии эти планы нашли свое отражение в документе под откровенным названием «План использования Чехословацкой народной армии в [возможной] войне», утвержденном в 1964 году тогдашним президентом ЧССР и главнокомандующим ЧСНА  А. Новотным. В одном из разделов «Плана…», в частности, говорилось: «Ракетным войскам ставится задача уничтожить в результате первого ядерного удара группировку войск 7-го армейского корпуса (3) (США), часть сил 2-го армейского корпуса (ФРГ) и часть сил противовоздушной обороны противника. В дальнейшем — сосредоточить основные усилия на уничтожении перебрасываемых оперативных и стратегических резервов и обнаруженных средств ядерного нападения противника. Для выполнения поставленной задачи использовать:

при выполнении первоначальной боевой задачи — 44 оперативно-тактические и тактические ракеты с ядерными боеголовками;

при выполнении последующей боевой задачи — 42 оперативно-тактические и тактические ракеты с ядерными боеголовками;

для решения возможных незапланированных боевых задач — оставить в резерве 10 оперативно-тактических и тактических ракет с ядерными боеголовками» (4).

Как раз вокруг тактического ядерного оружия, которое в случае конфликта между ОВД и НАТО в Европе должно было оказаться в распоряжении чехословацких войск (соответствующие ракеты без ядерных боеголовок были поставлены Советским Союзом в ЧССР в середине 60-х), и возникла любопытная международно-правовая коллизия. После Карибского кризиса 1962 года ведущие ядерные державы начали переговоры о нераспространении ядерного оружия, завершившиеся разработкой соответствующего договора, который был открыт для подписания в июле 1968 года. СССР и США стали одними из первых стран, присоединившихся к этому договору, основным положением которого является запрет на передачу ядерными державами данного вида оружия и технологий его производства другим странам. Ядерный клуб должен включать в себя как можно меньше членов — в этом интересы Вашингтона и Москвы совпадали (и, кстати, совпадают до сих пор). Уже в ходе подготовки Договора о нераспространении была достигнута негласная договоренность о том, что США и СССР не будут передавать ядерные вооружения своим союзникам.

Таким образом, если в Венгрии, Польше и ГДР Советский Союз мог реализовывать положения своей военной доктрины, размещая там тактическое ядерное оружие (поскольку на территории этих стран находились советские войска, в руках которых это оружие и оставалось), то с Чехословакией возникали проблемы. Советских войск там не было, на многочисленных встречах и совещаниях в верхах в 60-е годы Прага вежливо, но упорно отказывалась их принять, передавать же ядерные боеголовки в распоряжение ЧСНА означало поставить под угрозу важные переговоры по ядерной проблеме с Западом. Кроме того, ответом Вашингтона в таком случае могла стать нуклеаризация вооруженных сил ФРГ, а этого Кремлю очень не хотелось по ряду не только военно-стратегических, но и политико-идеологических соображений. Оставлять же ситуацию в том виде, в каком она находилась, означало в случае возможного конфликта с НАТО в Европе ставить под угрозу оперативность развертывания тактического ядерного оружия на одном из важнейших участков фронта.

Дополнительным фактором, вызывавшим беспокойство Москвы, были жалобы чехословацкого руководства на то, что высокие расходы на оборону и перевооружение армии ложатся слишком тяжелым бременем на экономику страны, которая в первой половине 60-х вступила в полосу кризиса. По подсчетам чешского историка И. Фидлера, по военным расходам среди стран ОВД в пересчете на душу населения Чехословакия в тот период уступала только СССР, заметно опережая остальные восточноевропейские страны (5). В 1963 году на переговорах в Москве президент ЧССР А. Новотны заявил, что поддержание численности и боеготовности ЧСНА на том уровне, на котором настаивало советское руководство и который предусматривал возможность быстрого перехода от ситуации мирного времени к ведению фронтовой наступательной операции, «представляет собой предел наших возможностей и отрицательно сказывается на состоянии народного хозяйства республики» (6).

Противоречия, накопившиеся между двумя странами в военной области, проявились и в ходе совместных учений, проводившихся на территории Чехословакии в 1964, 1966 и 1968 годах. (Последние из них, под кодовым названием «Шумава», состоялись в июне 1968 года и сыграли особую роль в подготовке вторжения). Суть этих противоречий в своих мемуарах сформулировал генерал А. Майоров, командовавший в конце 60-х годов 38-й армией, которой предстояло сыграть активную роль в операции «Дунай». По его словам, «какими бы лояльными ни были союзники, их военно-политической установкой всегда является обеспечение собственных интересов. Для Чехословакии, в случае вторжения противника, главное — как можно скорее втянуть в войну своего союзника СССР с его могучими вооруженными силами, а свою армию — беречь. Обороняться и не рисковать — вот кредо Чехословацких вооруженных сил. У Советского Союза была иная установка — заставить армию ЧССР драться активно. Она призвана обеспечить условия для выдвижения мощных группировок из СССР, которые, вступив на территорию Чехословакии, могли бы перейти в контрнаступление…» (7).

Остается добавить, что советские военные планы предусматривали возможность отнюдь не только оборонительной войны с последующим контрнаступлением, но и войны наступательной, в ходе которой — особенно если бы она велась с применением ядерного оружия — судьба ЧСНА, находившейся в первом эшелоне сил ОВД, была бы совсем незавидной. В Праге понимали это и вряд ли были в восторге от отведенной чехословацким войскам роли «пушечного мяса». В свою очередь, в Москве догадывались о подобных настроениях, что не способствовало укреплению доверия советского руководства к чехословацкому союзнику. Вкупе с ядерным фактором, о котором уже было сказано, это вновь и вновь наводило военных и гражданских руководителей Советского Союза на мысль о том, что размещение советских войск в ЧССР было бы наилучшим выходом из сложившейся ситуации.

Политические перемены в Чехословакии, начавшиеся в 1968 году, затронули, хоть и в меньшей степени, не только гражданское, но и военное руководство ЧССР. В частности, был отправлен в отставку начальник генштаба ЧСНА генерал О. Рытирж и ряд других высших офицеров, с которыми у советских военных руководителей были налажены тесные контакты. О какой-то системной либерализации в вооруженных силах ЧССР в связи с «пражской весной» говорить не приходится, но влияние на военную среду изменившаяся обстановка в стране оказала. А. Майоров, чья 38-я армия участвовала в июне 1968 года в учениях «Шумава», докладывал командованию о ситуации в ЧСНА: «Процесс так называемой „демократизации“ отрицательно отразился на состоянии дел в ряде частей ЧСНА. Это подтверждается посещением вертолетного полка Оломоуцкой авиадивизии… Многие офицеры этой части понимают под „демократизацией“ возможность говорить и писать что хочешь. Командир полка суть происходящих событий объяснил так: „После 1948 года в ЧССР была установлена диктатура пролетариата. Народ понял ее как отсутствие демократии. Это продолжалось слишком долго, и теперь демократия вновь восстановлена“. Большинство офицеров, с которыми беседовали наши товарищи, выразили удовлетворение „демократическми“ изменениями в стране… Командир полка подполковник Слапничка заявил, что для него не важна дисциплина в казарме, главное — как летают летчики» (8). И — деталь, которая, видимо, совсем уж вывела из себя советского генерала: «Политической наглядной агитации в полку нет. А в кабинете командира полка висит фотография обнаженной женщины. Подобные фотографии висят в „клубовнах“ и казармах» (9).

Перемены, принесенные «пражской весной», только усиливали у советского военного руководства уже имевшееся недоверие к Чехословакии как союзнику. Неудивительно, что в Москве именно военные выступали с наиболее решительными заявлениями еще до принятия окончательного политического решения о том, что делать с идущей не в ногу Чехословакией. Так, чешский историк А. Бенчик, работавший в российских архивах, утверждает, что уже в начале апреля на совещании в ЦК КПСС, посвященном ситуации в Чехословакии, начальник Главного политуправления Вооруженных сил СССР генерал Н. Епишев заявил, что «если группа верных делу социализма чехословацких коммунистов обратится к Советскому Союзу и другим социалистическим странам с просьбой о помощи в деле защиты социализма в ЧССР, советская армия будет готова выполнить свой интернациональный долг» (10). Фактически эта фраза представляла собой сценарий будущего вторжения, накануне которого несколько неосталинистски настроенных чешских и словацких партийных чиновников действительно обратились к советскому руководству с просьбой о помощи в борьбе с «контрреволюцией».

Конечно, не военные диктовали Л. Брежневу и другим тогдашним руководителям СССР, как им поступать в сложившейся ситуации. Однако нельзя отрицать явную милитаризацию мышления Кремля, который по мере углубления того, что в Москве считали отходом чехословацкого руководства от единственно верной политической линии, все чаще прибегал к военно-стратегическим аргументам. Так, 6 мая 1968 года на заседании Политбюро  Л. Брежнев заявил: «…Нам нужно обезопасить себя и весь социалистический лагерь на западе, на границе с ФРГ и Австрией. Мы исходим из того, что со стороны ФРГ на этом участке границы стоит 21 дивизия американская и немецкая. От чешских друзей мы так толком и не узнали, но мы себе примерно представляем, что там ничего серьезного с их стороны нет на границе (11)… Мы знаем, что введение войск и принятие других мер, которые мы намечаем, вызовет бунт в буржуазной печати. Очевидно, и в чешской. Ну что же, это не впервой. Зато мы сохраним социалистическую Чехословакию, зато каждый подумает после этого, что шутить с нами нельзя. Если будут стоять 10 дивизий наших на границе с ФРГ, разговор будет совершенно другой (выделено мной — Я.Ш.)» (12).

Таким образом, можно сказать, что к концу весны 1968 года вопрос о вводе советских войск в ЧССР в Кремле считали решенным. Однако еще не было ясно, как именно следует осуществить вторжение и какую роль в нем будут играть другие восточноевропейские режимы, чьи лидеры, за исключением Н. Чаушеску и отчасти Я. Кадара, исходя из собственных политических соображений, поддержали силовой вариант решения чехословацкой проблемы. Переговоры с руководством ЧССР, двусторонние и многосторонние, продолжались все лето, однако убедить А. Дубчека и реформистскую часть чехословацких лидеров пересмотреть свой курс не удалось. В июле, после проведения учений «Шумава», была сделана попытка затянуть вывод из ЧССР советских подразделений, участвовавших в учениях. Это вызвало болезненную реакцию чехословацких политиков и военных. Так, 22 июля командованию 38-й армии от имени министерства национальной обороны (МНО) ЧССР был передан запрос о сроках вывода войск. При этом замначальника управления сухопутных войск МНО генерал Благут заявил: «Нам непонятно длительное и бесцельное пребывание советских войск на территории ЧССР. Это только осложняет нашу дружбу и наши взаимоотношения. Народу Чехословакии трудно объяснить вашу задержку в нашей стране» (13). В Москве уже давно отвыкли от того, что в Восточной Европе могут разговаривать таким тоном с советскими представителями.

Войска все же были выведены, но всего через пару недель вернулись в гораздо большем количестве (14) — на 20 с лишним лет. ЧСНА не оказывала сопротивления армии вторжения — вероятно, потому, что «с точки зрения возможной обороны страны положение чехословацкой армии в 1968 г. было еще более сложным и неблагоприятным, нежели в 1938 г. (после Мюнхенского соглашения о передаче Судетской области нацистской Германии — Я.Ш.)» (15). Не исключено, что были и другие причины — как военного, так и морально-психологического плана. О растерянности чехословацкого руководства, которое до последнего момента надеялось, что с Москвой удастся договориться, свидетельствует фраза, произнесенная, по свидетельствам очевидцев, А. Дубчеком сразу после того, как представитель советского командования сообщил ему о начале вторжения: «Я всю жизнь посвятил сотрудничеству с Советским Союзом. То, что они наделали, — для меня жизненная трагедия» (16). Трагедией стали эти события и для многих соотечественников Дубчека — причем в самом прямом и печальном смысле. Операцию «Дунай» принято считать бескровной, но это было не так. Хотя крупных потерь удалось избежать, в целом в период с 21 августа по 3 сентября 1968 года было убито 72 гражданина ЧССР, в том числе 45 — после того, как войска открывали огонь по гражданским лицам, 25 — сбиты военными автомобилями и техникой. Тяжелые ранения получили 267 человек, легкие — около 450. Произошло 6 пожаров и взрывов. Армия вторжения потеряла одного человека — болгарского рядового Н. Николова, погибшего в результате конфликта с местным населением, носившего скорее бытовой, чем политический характер (17).

Ввод войск ОВД еще не означал полный крах реформ «пражской весны». Определенное, хоть и сильно суженное пространство для политического маневра у Праги оставалось и после 21 августа 1968 года. Тем более что, с одной стороны, своей чисто военной цели — появления советских войск в ЧССР — вторжение достигло, с другой же стороны, из политических соображений Кремль стремился не допустить повторения кровавых венгерских событий 1956 года и не был заинтересован в чрезмерном обострении ситуации. Пример той же Венгрии, где после подавления восстания 1956 года к власти пришел Я. Кадар, развернувший впоследствии строительство довольно либерального «гуляшного социализма», говорит о том, что реформы, пусть и ограниченные, были возможны даже «под сенью дружеских штыков». В Чехословакии, как и в Венгрии двенадцатью годами ранее, ввод советских частей привел к смене руководства страны, но своих Кадаров в Праге не нашлось — напротив, выдвижение на первые роли в ЧССР в 1969 году Г. Гусака и его консервативных единомышленников привело к полному свертыванию реформ. Начался период так называемой «нормализации», продлившийся до 1989 года, когда пражская «бархатная революция» положила конец правлению коммунистов в Чехословакии.

18 октября 1968 года Национальное собрание большинством голосов одобрило «Договор об условиях временного пребывания советских войск на территории ЧССР». Мужество проголосовать против имели лишь 4 из 242 присутствовавших депутатов, 10 — воздержались (18). Таким образом, военно-стратегическая задача, поставленная советским руководством, была успешно выполнена. На потенциальной линии фронта в войне между ОВД и НАТО не осталось участков, не «укрепленных» советскими войсками. С точки зрения геостратегической СССР тоже отнюдь не проиграл: довольно вялая, почти равнодушная реакция на вторжение со стороны США и Запада в целом показала, что Вашингтон на тот момент смирился с разделом мира на сферы влияния и был до поры до времени готов уважать их границы — вне зависимости от того, нарушались ли за этими границами принципы международного права, не говоря уже о правах человека.

В то же время чисто политически вторжение в Чехословакию нанесло СССР немалый вред. Советский Союз утратил симпатии значительной части левых сил на Западе и в «третьем мире»: агрессия против ЧССР натолкнула многих представителей этих сил на мысль о том, что политика Москвы ничуть не менее империалистическая, чем действия США и других западных держав. Напротив, укрепились позиции «отщепенцев» в самом соцлагере, вроде румынского диктатора Н. Чаушеску, заработавшего благодаря осуждению действий ОВД против Чехословакии определенный политический капитал — как в своей стране, так и на Западе. Август 1968 года привел к резкому росту антисоветских и антирусских настроений во всей Восточной Европе — как там, где они (как, например, в Польше и Венгрии) уже были заметны, несмотря на заверения местных коммунистических вождей в «братстве и дружбе» с Москвой, так и там, где таких настроений практически не было — в том числе в самой Чехословакии, которая после 1945 года имела репутацию одной из наиболее просоветских и русофильских стран.

В истории же самого СССР операция «Дунай» стала событием, означавшим окончательное и бесповоротное прощание с «Оттепелью» и настоящее начало новой, брежневской эпохи. И, наверное, самое главное: август-68 способствовал закреплению в советских верхах такого подхода к международным проблемам, который базировался прежде всего на геополитических и военно-стратегических, «имперских» соображениях. Платить за это впоследствии пришлось, в частности, войной в Афганистане.

Примечания

Источник: ПОЛИТ.РУ
21 августа 2007 г.